Нарния Гудвина Страница 137

Джон Стейнбек_Гроздья гнева wrote:Подбежала Руфь, с двумя большими пачками печенья – глаза смотрят тоскливо, и матери достаточно кивнуть или помотать головой, чтобы эта тоска выросла в трагедию или сменилась восторгом. 

Максим Горький_Детство wrote:Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе — стоит; ибо это — живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать ее из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной.И есть другая, более положительная причина, понуждающая меня рисовать эти мерзости. Хотя они и противны, хотя и давят нас, до смерти расплющивая множество прекрасных душ, — русский человек все-таки настолько еще здоров и молод душою, что преодолевает и преодолеет их.Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе — человечье, возбуждая несокрушимую надежду на возрождение наше к жизни светлой, человеческой.

Простите, но из песни слова не выкенешь

Под 18+
"Детство" Горького - ну чернуха чернухой, прям тогдашнее "Мужское-Женское", ей богу.
Что могу сказать, книгу мы с детьми осилить то осилили, но с долгими беседами "за жизнь".
Я еще раз убеждаюсь, что ТАКОЕ давать на сомастоятельное чтение детям нельзя (особенно неокрепшей, впечатлительной и спонтанной психике подростков) , это должно быть совместное со взрослым (адекватным!) человеком чтение, в котором будет обсуждаться с детьми мотивы героев, приводить своди домыслы по сложившимся ситуациям.
Меня еще с этой книги тригерит не по детьски, ибо я выросла в схожей среде.
У нас не было зажиточных и бохатых родственников, но оров, побоев, замахивания с топорами для меня не в новинку. Дикости в общение людей и сейчас можно наскрести насобирать полный мешок/букет/вагон - все зло не искоренить, еще живы люди с поколеченной психикой [вам не понять, вы не любили (с) ](((
Но я всегда говорю и буду говорить одно и тоже: Что ты сделал(а) чтобы жить стало лучше и проще? Спокойнее? Приятнее?
Может кто-то меня сочтет революционером, радикальной феминисткой и еще бог знает кем, ибо редкие люди называют меня здраомыслящим и адекватным человеком по моим мыслям, посылаем, действиям. (И я сейчас не захватывают в эту "статистику" те моменты в когда я реально стебусь, шучу и дразнюсь).

Допускаю, что мои слова это не истина первой инстанции, но если судить логически, то добро и зло не менялось с момента сотворения мира: приласкали, обогрели, покормили - добро; ударили, оскорбили, унизили - зло.
Ведь не трудно же в этаком разобраться? Вот именно! "Да имеющий глаза - увидит. Да имеющий уши - услышит".
Да - всегда "да", нет - всегда "нет". А будите подменять и искажать эти понятия, то счастья вы своё не увидете как второе пришествие Христа
 

Джон Стейнбек_Грозди гнева wrote:Есть у человека лошади – он на них и пашет, и боронят, и сено косит, а когда они стоят без дела, ведь ему и в голову не придет выгнать их из стойла на голодную смерть.То лошади, – а мы люди

Джон Стейнбек_Гроздья гнева wrote:- Может, мы… не все сделали, что было нужно?
Губы у матери были сухие и бескровные.
– Нет. У нас выбора не было… мы всегда делали то, что приходилось делать. 

Джон Стейнбек_Гроздья гнева wrote:– Я ничего не знал. Он все отказывался от еды – то, говорит, недавно поел, то не хочется. Вчера я пошел, разбил окно, украл хлеба. Дал ему пожевать немного. А его стошнило, он после этого еще больше ослабел. Ему бы супу или молока. У вас нет денег на молоко?
Мать сказала:
– Ты перестань. Не беспокойся. Мы что-нибудь придумаем.
Мальчик вдруг закричал:
– Да он умирает! Я вам говорю, он с голоду умирает.
– Перестань, – повторила мать.
Она посмотрела на отца и дядю Джона, с беспомощным видом стоявших около умирающего. Она посмотрела на Розу Сарона, закутанную в одеяло. Взгляд матери сначала только на секунду встретился со взглядом Розы Сарона, но потом она снова посмотрела на нее. И обе женщины глубоко заглянули в глаза друг другу. Роза Сарона задышала тяжело, прерывисто.
Она сказала:
– Да.
Мать улыбнулась:
– Я знала. Я так и знала. – Она потупилась и посмотрела на свои руки, сжимающие одна другую.
Роза Сарона шепнула:
– Вы… вы уйдете отсюда… все уйдете?
Дождь еле слышно шуршал по крыше.
Мать протянула руку, откинула спутанные волосы со лба дочери и поцеловала ее в лоб. Мать быстро встала.
– Пойдемте отсюда, – сказала она. – Пойдемте все в пристройку.
Руфь открыла рот, собираясь спросить что-то.
– Молчи, – сказала мать. – Молчи и марш отсюда.
Она пропустила их мимо себя в пристройку, увела туда же и мальчика и прикрыла за собой скрипучую дверь.
Минуту Роза Сарона неподвижно сидела в наполненном шорохом дождя сарае. Потом она с трудом подняла с земли свое усталое тело и закуталась одеялом. Она медленно прошла в угол сарая и остановилась, глядя на изможденное лицо, глядя в широко открытые испуганные глаза. Она медленно легла рядом с ним. Он покачал головой. Роза Сарона откинула одеяло с плеча и обнажила грудь.
– Так надо, – сказала Роза Сарона. Она прижалась к нему и притянула его голову к груди. –Ну вот… вот… – Ее рука передвинулась к его затылку, пальцы нежно поглаживали его волосы. Она подняла глаза, губы ее сомкнулись и застыли в таинственной улыбке.

wrote: осиротевший, покосившийся почтовый ящик дом  - пустой как склеп. Точно ввыженное, измученное пространство вокруг. А на все это надвигается стихия, неумолимо поглощающая все  и вся.